«Преступление и наказание»

Евгений Андреевич Авдеенко родился в 1952?году. Окончил философский факультет МГУ. Занимается патристикой, античной культурой, древними языками, изучением Священного Писания. Он?— один из основателей и педагогов Православной классической гимназии (существовала с 1990 по 2005?год). Автор двух серий книг и лекций: “Классическая гимназия” и “Испытайте Писания”.

Роман “Преступление и наказание”?— это трагедия не трагического “рода” литературы. Как роман?— это эпическое произведение, по содержанию?— трагическое. В русской литературе есть неповторимое эпико-лирическое произведение 2 ?— “Евгений Онегин”. Аналогично “Преступление и наказание”?— это произведение подлинно уникальное, эпико-трагическое.

Трагический элемент в романе проявлен в самом главном: в нем богословские идеи и темы выстраивают художественный образ целого. Таким свойством?— предельно испытывать мысль, когда перед ужасом бытия должна явиться Божья правда, античная трагедия обладала только на самых вершинах своего развития, у Эсхила и Софокла. По стилю художественного мышления Достоевский ближе к Эсхилу 3 .

“Преступление”?противно самой человеческой природе и есть плод последовательного безумия. Самое трудное в исследовании безумия?— найти его исходную точку.

С чего начинается преступление?

Священное Писание, Эсхил и Достоевский отвечают согласно: с того, что преступник принес жертву Богу, но Бог жертву не принял (здесь уже основания будут различными).

Первый убийца в Священной Истории?— братоубийца, Каин.

Принес Каин от плодов земли жертву Господу.

И Авель принес,и он принес от первородных овец своих и от туков их.

И призрел Бог на Авеля и на дары его.

На Каина же и на жертвы его?— не внял Бог (Быт. 4, 3–5) 4 .

Что значит для современного человека приносить дары Богу? Как это можно делать? Христос говорит праведникам на Страшном суде, что всякое доброе дело (напоить жаждущего, принять странника, одеть нагого, посетить больного или заключенного), которое человек делает другому человеку,?— он делает Самому Богу, Творцу мира и человека. Христос сказал:

Истинно говорю вам:так как вы сделали это одному из сих братьев Моих меньших,то сделали Мне (Мф. 25, 35–40).

Герой романа “Раскольников, в бытность свою в университете, из последних средств своих помогал одному своему бедному и чахоточному университетскому товарищу и почти содержал его в продолжение полугода. Когда же тот умер, ходил за оставшимся в живых старым и расслабленным отцом умершего товарища. поместил, наконец, этого старика в больницу, и когда тот тоже умер, похоронил его. Раскольников во время пожара, ночью, вытащил из одной квартиры, уже загоревшейся, двух маленьких детей и был при этом обожжен” (эпилог. гл. 1).

Из Писания мы знаем, что жертву Каина Бог не принял. Герой романа Достоевского?готов к самопожертвованию и сострадателен. Принимает ли его “дары” Господь? Умирают близкие люди, молодые. Вспомним еще и смерть невесты, молодой девушки, отношение к которой было тоже даром сердца, любовью-жалостью: “Она больная такая девочка была. совсем хворая; нищим любила подавать и о монастыре все мечтала, и раз залилась слезами, когда мне об этом стала говорить. Дурнушка такая. Будь она еще хромая аль горбатая, я бы, кажется, еще больше ее полюбил” (ч. 3, гл. 3). Девушка умерла.

Достоевский хотел?— и здесь художественная и мыслительная задача совпали?— показать все этапы преступления, поэтому он прослеживает истоки преступления из таких глубин, где преступного замысла отнюдь нет.

Преступление начинается с того, что герой романа готов и делает то, что Христос говорил делать брату: напоить жаждущего, одеть нагого, посетить больного. Герою постепенно открываются беды и ужасы жизни, которые касаются егосердца. Что происходит в сердце героя?

После преступления Раскольников в разговоре с Соней пытается понять, с чего началось преступление. С мысли о деньгах? Нет. С “теории”, что все позволено? Нет. Все это потом придет. Началось все не с мыслей, а с чувства: “Соня, у меня сердце злое, ты это заметь: этим можно многое объяснить. Я озлился. Именноозлился (это слово хорошее!). Я тогда, как паук, в угол забился”.

Поражение души Раскольникова началось от сердца, от чувства: естественное чувство жалости у Раскольникова переходит в возмущение несправедливостью мира и в озлобление. Чувство превращается в страсть.

В трагической трилогии “Орестея” Эсхила 5 одна из доминирующих богословских тем?— наблюдение сердца (сознания, разумения, духа) на семи различных уровнях 6 . Из этих семи особую роль играет учение о сердце френ (fr”n): оно объединяет всю трилогию Эсхила. Через сердце френ проходит связь между мирами, и ей человек откликается и в ней соучаствует своим сердцем.

Сердце френ у Эсхила?— это умное сердце (мысле-сердце). Оно есть основание молитвенного восхождения человека к Богу Единому 7 . Именно через разумное сердце человек уподобляется Источнику своего молитвенного вдохновения. И преступление, и безумие происходят на уровне сердца френ. Сердцем френ человек как с Богом Промыслителем может быть связан, так и с самой преисподней глубиной (духами преисподней). Наказание преступнику положено испытывать сердцем френ 8 . Это далеко не все, но можно видеть, что источник преступления и восприемник наказания?— сердце френ.

Нет иных причин преступления, кроме тех, что исходят из поврежденности?— безумия умного сердца.

Когда Бог не принял жертву Каина?—

Весьма печально стало Каину,и он испал лицом.

И сказал Господь Бог Каину:

Почему ты стал так сильно опечален и почему испал лицом.

К тебе обращение его (диавола),и ты господствуй над ним (Быт. 4, 5–7).

Когда Господь предупреждает Каина, Он говорит ему прежде всего: ты огорчился не потому, что Бог не принял твоих даров.

Раскольников имеет сердце, способное к состраданию, видит горе других людей и участвует в нем. В мире, его окружающем, много беды. но если он “озлился”, то не потому, что много беды кругом. Никакая “среда”, никакие внешние “причины”, вообще никакие “причины” не могут объяснить преступление?— таково было окончательное убеждение Достоевского. “Причина”, почему Раскольников из сострадательного человека стал беспощадным убийцей,?— только в нем самом.

Сердце френ?— умное и глубокое. У Достоевского озлобление сердца (огорчение чувства) ведет к порабощению ума: создает ту (горькую) почву, на которую садится и прорастает злая мысль. Ясно об этом же уязвленном состоянии души говорит Свидригайлов: “Разум-то ведь страсти служит” (ч. 4, гл. 1).

Из чувства огорчения?— из разбитого сердца?— у Раскольникова возникает “теория”, отвлеченный взгляд на нравственную возможность преступления. Некоторые люди (“необыкновенные”, по Раскольникову) “имеют право разрешить своей совести перешагнуть через иные препятствия, единственно в том только случае, если исполнение идеи (иногда спасительной, может быть, для всего человечества) того потребует”. Эта идея у героя приобретает обоснование “историческое”. “Все. законодатели и установители человечества, начиная с древнейших, продолжая Ликургами, Солонами, Магометами, Наполеонами и так далее, все до единого были преступники, уже тем одним, что, давая новый закон, тем самым нарушали древний, свято чтимый обществом, и от отцов перешедший, и уж, конечно, не останавливались и перед кровью, если только кровь (иногда совсем невинная) могла им помочь” (ч. 3, гл. 5). По замечанию Разумихина, идея не нова. Однако в ней действительно оригинально то, что грех отрицается, а совесть сохраняется, получается абсурд?— “кровь по совести”. Слово “кровь” подменило слово “грех” (нельзя же сказать “грех по совести”), и эта подмена скрывает от Раскольникова абсурдность его теории. Ум его болен. Среди “законодателей и установителей человечества”?— Христа нет и, в его “логике”, быть не может.

Ум Раскольникова болен. Остается один шаг до безумия и преступления. Достоевский показывает, чтопомрачение ума?— непременное условие преступления и сохраняется по его совершении.

Раскольников думал об этом перед преступлением: “По убеждению его выходило, что затмение рассудка и упадок воли охватывают человека подобно болезни, развиваются постепенно и доходят до высшего своего момента незадолго до совершения преступления; продолжаются в том же самом виде в самый момент преступления и еще несколько времени после него, судя по индивидууму; затем проходят, так же как проходит всякая болезнь. Вопрос же: болезнь ли порождает само преступление или само преступление, как-нибудь по особенной натуре своей, всегда сопровождается чем-то вроде болезни??— он еще не чувствовал себя в силах разрешить” (ч. 1, гл. 6).

Раскольников перед преступлением осознал, что болезнь и преступление связаны по сути: или болезнь порождает преступление, или преступление сопровождается болезнью. “Дойдя до таких выводов, он решил, что с ним лично, в его деле, не может быть подобных болезненных переворотов, что рассудок и воля останутся при нем, неотъемлемо, во все время исполнения задуманного, единственно по той причине, что задуманное им?— “не преступление”” (ч. 1, гл. 6).

Таковы были рассуждения Раскольникова. Что же оказалось на деле? Раскольников, когда очнулся после преступления у себя в каморке, “вдруг в один миг все припомнил! В первое мгновение он думал, что с ума сойдет”. Он припомнил, что после преступления не скрыл очевидных улик, все его дальнейшие попытки замести следы носят оттенок безумия, “даже память, даже простое соображение оставляют его. ум помрачен”. Он признается себе: “Подлинно разум меня оставляет!” (ч. 2, гл. 1).

Эсхил исследует проблему безумия, которое ведет к преступлению, и пытается выследить самое происхождение?— исходную точку, откуда начинается безумие. Важно, что он определил тот “орган” души, который поражается безумием (умное сердце френ), однако этого недостаточно. Эсхил создает целую типологию героических безумий, в них есть общие черты и существенные различия. Первым, чье безумие досконально исследуется, был?царь Агамемнон, верховный вождь ахейцев под Троей.

Понять безумие?— непростая задача. Необходимо понять, в каком контексте она решается Эсхилом. Его трилогия “Орестея” есть решение некоторой проблемы. Это трагическая проблема “злой Правды”. Эсхил рисует такую последовательность событий, когда одно преступление наказывается другим преступлением. По отношению к предыдущему?— это исполнение Правды, однако само по себе это?— злодеяние. Зло карается злом. Так возникает и длится роковая последовательность “преступлений”, где каждое последующее есть “наказание” предыдущего: воздаяние?— злом, Правда?— злая.

Царь Агамемнон принес в жертву дочь; жена убивает царя, сын убивает мать; тем он обрекает себя каре. Есть ли конец этой цепи злодеяний? Кто может положить ей конец??Бог не может, потому что человек свободен. Человек не может, потому что виновен. Роковая цепь злодеяний длится, потому что человек?— зол, а Бог дал ему свободу быть злым.

“Злом за зло” героических времен (и шире, греческой мифологии) имеет соответствие с ветхозаветным “око за око”, ибо там и там признается принцип воздаяния равным. Однако “злом за зло” совсем не то же самое, что “око за око”. Во-первых, в религии Откровения отчетливо осознается, что если сейчас “око за око”, то “от начала не было так” (Мф. 19, 8), и если Моисей в законе “так повелел” 9 , то “по жестокосердию” человека (Мф. 19, 8). Во-вторых, в отличие от принципа “злом за зло”, ветхозаветное “око за око” вообще не есть зло, но есть способ ограничения зла. “Злом за зло” есть месть одного человека непосредственно другому человеку, “око за око” вообще не есть месть и происходит не иначе как посредством закона, который имеет божественную санкцию.

Что должно было произойти в религии Откровения, чтобы закон воздаяния равным (“око за око”) потерял свою универсальность? Должен был прийти Христос и начаться Новый Завет.

Эсхил мыслит, что должен настать конец такому состоянию, когда принцип “злом за зло” почитается как универсальный. Переход к иному состоянию, где воздаяние равным не будет обязательным, — это, по Эсхилу, переворот во всем мироздании, если говорить в наших понятиях?— такой же значительный, как переход от Ветхого Завета к Новому.

Эсхил решил проблему воздаяния злом, которую так отчетливо поставил 10 . Эсхил знает и конец, и?— что важно сейчас?— начало роковой цепи злодеяний. Эсхил рисует нам первоепреступление, от которого начал действовать Рок над Агамемноном, его женой, сыном и царством.

И это первое преступление было?— жертвоприношение дочери. Перед походом на Трою в Авлидской гавани царит безветрие, войско героев томится, в любой момент может начаться его самоистребление. Агамемнону открыли, что единственный способ выйти из гавани?— принести в жертву дочь. Агамемнон поставлен перед выбором. Он, верховный вождь эллинского войска, должен либо отказаться от похода на Трою и предать союзников (“согрешить”), либо принести в жертву?— “зарезать” любимую дочь (“оскверниться”). Согрешить либо оскверниться? Какое из этих решений “без зла”? Для трагического героя нет решения “без зла”, но он думает, что должен выбрать “добро”, и приносит жертву богу.

Следуя своему пониманию царского долга, ради общего дела и высшей Правды Агамемнон решает пожертвовать своим и любимым.

Агамемнон мыслит так:

Тяжела судьба,чтоб ее не послушать.

Оскверню потоками [крови]девы закланной

Руки отца при алтаре.

Неужели корабль брошу,

Согрешив пред союзником.

При полном и доскональном исследовании?— преступление начинается с жертвоприношения (жертвы). Так было у библейского Каина, так было у античного героя, так было у героя романа “Преступление и наказание”.

Что происходит в душе героя? Агамемнон?— любящий отец и жалеет дочь. Мы видим героя сострадающим. Агамемнон крайне гневен тем, что приходится делать такой страшный выбор. Но он убежден, что, и “крайним гневом гневясь”, он, царь, должен пожелать “жертвенной девичьей крови”,?пожелать “законно”, пожелать как “доброго”. Агамемнон должен пролить кровь по совести.

Эсхил продолжает свое исследование природы преступления. Агамемнон решает принести жертву богу, а зрители трагедии знают, что эта жертва богом не будет принята.

Как и когда сострадающий и любящий человек становится беспощадным убийцей? Когда в нем происходит перемена сердца?— “перемена сердечных мыслей” (на уровне сердца френ). Когда Агамемнон “переменил мысли”, в этот момент?— до убийства?— он привел в действие Рок: “впрягся в ярмо Рока”. Состояние его души?— помешательство.

В исходной точке безумия мы найдем сочетание двух несовместимых начал:

Безумие есть страдательное состояние?— крайней дерзости, которое поражает сердце френ.

Когда он в ярмо 11 впрягся Рока (Ананка) 12 ,

Вдох?— [и вот] перемена сердца (frenТj),

нечестивая, нечистая, неискупаемая 13 ,

То познал оттоле,

Как иначе мыслить 14 ,

на все дерзая 15 .

Смертным придает (злую) отвагу 16

Позорносоветное, страдное (tЈlaina), перво[-причина] бед.

Он решил (њtla) стать жрецом дочери,

В войне?— за жену?— карательной,

Жертвою при кораблях.

Помешательство Агамемнона есть состояние “страдное”?— страдательное, мучительное, и одновременно герой “решился”, исполнился “злой отвагой” и стал “дерзающим на все”. Агамемнон “решился” (њtla) и испытал “страдательное” состояние (tЈlaina); в греческом языке это слова одного корня.

Помешательство героя есть одновременно винаи беда.

Когда Агамемнон допустил мысль, что “жертвенной девичьей крови желать законно”, он на вдохе?— мгновенно помешался: “дохнул переменой сердца” френ. Мы найдем подтверждение у Эсхила, что решения в духе не подлежат психологической экспликации, они происходят вне времени, мгновенно 18 .

Агамемнон не просто допустил мысль, что жертвенной крови дочери “желать законно”, он в убеждении, что это совершенно так, нашел в себе силы, сделал усилие и, преодолев свой гнев, действительно пожелал.Герой против воли заставил себя захотеть и захотел. Это была точка, из которой возникло безумие.

Что может человек сознавать о себе? Какова последняя глубина его самосознания? Герои Достоевского, которые достигают самосознания,?— и в этом целостность всего его творчества?— отвечают все одним словом?— “хотение”.

Я могу хотеть, вопреки законам природы, вопреки законам рассудка, вопреки своей совести, вопреки своей выгоде, вопреки очевидности. Такова сила желания, которая не стеснена ничем существующим. Такова свобода человека. Впервые эту мысль (и ее страшные возможные последствия) Достоевский высказал в “Записках из подполья”: “Какое мне дело до законов природы. Разумеется, я не пробью стены лбом. но и не примирюсь с ней только потому, что это каменная стена”. “Человек всегда и везде, где бы он ни был, любит действовать так, как он хочет, а вовсе не так, как повелевает ему разум и совесть”. Герой Достоевского убежден: “Хотенье есть проявление всей человеческой жизни”. Все герои Достоевского, достигшие самосознания, свидетельствуют, что последнее основание самосознания?открывается в “хотении”, и оно может привести к святости и к преступлению, к жизни и к самоубийству.

Человек праведной жизни говорит у Достоевского: “Мы не понимаем, что жизнь есть рай, ибо стоит только нам захотеть понять, и тотчас же он предстанет перед нами во всей своей красе” (слова старца Зосимы из “Братьев Карамазовых”).

А человек, “познавший Истину” (в рассказе “Сон смешного человека”), так проповедует: “Я видел и знаю, что люди могут быть прекрасны и счастливы, не потеряв способности жить на земле. Я не хочу и не могу верить, чтобы зло было нормальным состоянием людей. пусть, пусть это никогда не сбудется и не бывать раю (ведь это-то я понимаю!)?— ну, а я все-таки буду проповедовать. Если только все захотят, то сейчас все устроится”.

Хотение рая на земле?— пусть невозможного?— есть путь преодоления зла на земле?— так мыслит герой рассказа “Сон смешного человека”.

Хотение невозможного есть единственный путь достижения желаемого?— вот такое противоречие заключено в человеческом “хотении”. Это первое противоречие.

Второе противоречие, по Достоевскому, в том, что человек может вовсе не знать, чем обернется его хотение. Раскольников хотел проявить в преступлении свою волю, а оказался на преступление ведом как на казнь, “механически”: “точно он попал клочком одежды в колесо машины, и его начало в нее втягивать” (ч. 1, гл. 6). Он “всем существом своим вдруг почувствовал, что нет у него ни свободы рассудка,ни воли и что все вдруг решено окончательно” (ч. 1, гл. 5).

“Я хотел Наполеоном сделаться, оттого и убил”. “У меня сердце злое. я озлился. Я тогда, как паук, к себе в угол забился. О, как ненавидел я эту конуру. А все-таки выходить из нее не хотел. Нарочно не хотел”.

“И неужель ты думаешь, что я не знал, например, хоть того, что если уж я начал себя спрашивать. вошь ли человек??— то, стало быть, уж не вошь человек для меня, а вошь для того, кому этого и в голову не заходит и кто прямо без вопросов идет. Я захотел осмелитьсяи убил. я только осмелиться захотел, Соня, вот вся причина!”

“Захотеть осмелиться”?— проявление крайней дерзости и своеволия, оно оказалось на деле полной?— “механической”?— подчиненностью воли, страдательным состоянием и несвободой.

Человек хочет невозможного? Что ж такого: только тогда сила хотения и видна, когда человек хочет невозможного. Когда человек хочет (и понимает это) невозможного в святости, ему Бог помогает. Человек в святости может вести себя как безумный (юродивый) 19 , а на деле?— с ним Бог и высшая степень здравости.

И в преступлении человек может хотеть невозможного. Достоевский показывает, что человек в преступлении как бы переходит предел самой человеческой природы. Когда преступник намеревается “преступить” (не область дозволенного, а границы естества), ему в преступлении кто помогает? “Черт. меня тогда потащил, а уж после того мне объяснил, что не имел я права туда ходить, потому что я такая же точно вошь, как и все!” Безумие есть состояние крайней дерзости?— одновременно страдательное, которое поражает умное сердце и исходит из способности хотеть невозможного (Достоевский) или пожелать против своей воли (Эсхил).

Безумие и должно быть абсолютно самопротиворечиво. Своеволие и подчиненность воли достигают какой-то высокой точки напряжения и в этой одной точке совпадают.

После того как Каин узнал, что его жертву не принял Бог, сказано:

Весьма печально стало 20 Каину,и он испал лицом (Быт. 4, 5).

Когда говорится: “стало печально Каину”, то здесь Каин отчасти находится в страдательном состоянии. Но далее сказано: Каин “испал лицом” 21 , здесь Каин?— действующее лицо. И это нужно понимать как исходный (доступный описанию) момент зарождения преступления: происходит совпадение деятельного и страдательного состояний в душе преступника.

Эсхил и Достоевский понимают преступление как безумие, и они умеют представить безумие в образах, и они нагнетают внутреннее противоречие, которое является в безумии.

В исходной точке безумия мы найдем сочетание двух несовместимых начал, которые выражаются на древнегреческом языке словами одного корня.

Безумие Елены Эсхил описал в двух словах: Елена Ґtlhta tl©sa. Глагол tlБnai имеет противоположные значения: 1)?терпеть, переносить, страдать; 2)?решаться, осмеливаться, дерзать.

Елена Ґtlhta tl©sa:

1) решилась на то?— на что невозможно решиться,

2) она по дерзости?— невыносимое вынесла.

В преступном (роковом) безумии страдательное (страдное) и дерзновение (решимость) совпадают, как два значения греческого глагола tlБnai.

Эсхил настаивает на этой мысли: сердце преступника приходит в некоторое страдательное состояние, и само это страдательное состояние сердца (френ) есть преступная решимость. И не так, что вначале одно, а потом другое?— или потому другое, нет: страдание и дерзание?— и то и другое происходят?разом.

Принесла в Илион погибель.

Легкой [походкой] из ворот вышла.

Дерзнула?— на что невозможно дерзнуть.

У Эсхила Судьба в любой форме начинает действовать только в соответствии с виной героя. Агамемнон?— он желал исполнить свой царский долг?— повинен Року Ананка. Елена, и Парис, и Троя повинны самому злому Року: их Рок?— Ата 22 . Парис повинен Ате, Елена служит Ате, она?— жрица Аты 23 .

Русское слово “одержимый” передает одновременное совмещение двух несовместимых начал в душе человека: одержимый?— он и энергично самостный, инициативный, волевой, и он же?— “схваченный” чьей-то иной волей, которая умеет присоединиться к человеческой воле и склонить ее к преступлению. Эта враждебная человеку воля называется в Писании сатбн (диавол) 24 , Достоевский называет ее черт, Эсхил называет демон Нагльства (Фрас) 25 . В конечном итоге “одержимость” есть безумие.

Мировоззрение, которое вмещает в себя трагическое чувство жизни, отличается серьезным отношением к смерти. В мировоззрении древних трагиков совершенно немыслимо, например, такое учение о душе, которое выдвинул философ Платон на позднем этапе творчества: космос у Платона есть “образ и подобие Всесовершенного живого (существа)”, при этом Платон учит о перевоплощении душ.

Трагедия есть такое богословие, когда в центре всех вопросов?— смертная участь человека.

В трагическом мировосприятии человек живет и умирает единожды, а смерть не есть окончание жизни, но есть нечто иное по отношению к жизни.

Иное по отношению к жизни бытие страшит человека особым страхом, который правильно назвать ужас. Живое перед смертью испытывает ужас. И сама жизнь временами является как ужас, а трагедия должна провести зрителя через ужас жизни так, чтобы не покалечить его сердца.

“Преступление и наказание”?— роман предельного мыслительного и трагического содержания. Главная “мысль романа?— об оправдании жизни” 26 .

“Мысль” об оправдании жизни не может быть отвлеченной: человек отвечает на нее жизнью (как Раскольников) или смертью (как Свидригайлов). Это называется у Достоевского “мысль разрешить”.

Достоевский видел, что “мысль” об оправдании жизни проживается на глубине личности. Эта “мысль” имеет внутреннее напряжение, она?— как магнит?— распадается на два полюса и находит свое выражение в том, как каждый человек определяет себя в этом напряжении: куда он тяготеет, какое напряжение может выдержать. Отношение человека к жизни испытывается тем, как он принимаетстрадание (и способен ли к состраданию), и тем, чего онхочетили даже требует.

Дерзание и страдание (которые сошлись в языке как два значения одного греческого глагола tlБnaiили в русском слове “одержимый”) могут достигать невозможного: когда человек дерзает на то, что дерзанию никак не подлежит, он одновременно терпит нестерпимое, и это есть худшая, неисцелимая форма безумия, преступление?— неискупаемое. Так мыслит Эсхил. Достоевский в романе начинает повествование с того момента, когда человек застает себя в абсолютной противоречивости?— волевом преступном намерении, которое оказывается полным безволием и подчиненностью. Насколько это возможно, Достоевский показывает, как сострадательный человек становится беспощаден.

Требование и страдание всегда сочетаются в душе каждого человека?— различно. Так мыслит Достоевский и предъявляет целую типологию образов: как это бывает, что человек одновременно требующий и страдающий.

Достоевский знал и один полюс “мысли” об оправдании жизни, и другой: он побывал и бунтующим (петрашевцем), и страдающим (на каторге). Как религиозный мыслитель, Достоевский знал, что, с одной стороны, страдание может быть обезбоженным, а желание богоборческим, а со стороны другой, он на опыте дознал абсолютную религиозную ценность страдания и желания.

В отношениях к Богу Спасителю человек испытывается тем, как он принимает страдание, и тем, чего он хочет. Христос говорит о страдании:

Если кто хочет идти за Мною,

отвергнись себя и возьми крест свой и следуй за Мною (Мф. 16, 24).

Христос говорит о желании:

Блаженны алчущие и жаждущие правды,

ибо они насытятся (Мф. 5, 6).

В романе “Преступление и наказание” прослеживается строгая последовательность?— логика, по которой являются новые персонажи в романе. В отношении к основной “мысли” романа каждый из персонажей будет одновременно и по-своему “страдающим” и “требующим”. Каждый персонаж появляется?— по ходу повествования?— в свое время и как событие в жизни главного героя.

Новый персонаж романа?— новая мысль, а некоторые персонажи?— новый этап в самосознании героя. Раскольников как-то так несет основную мысль романа, что откликается всем, а некоторым?— непроизвольно. Главный герой романа способен в душе своей к такому состраданию, что с нежностью целует?— в губы?— окровавленную морду забитой насмерть лошади, и это происходит с ним во сне, действия его непроизвольны. И этот же человек способен так требовать своего, что безо всякого сострадания бьет топором по голове двух женщин. И мысль сострадающая, и мысль требующая?— найдут в нем отклик.

В литературоведении давно отмечено, что в системе персонажей романа многие служат для главного героя “отражениями”. Это действительно так, и этому явлению дают подчас забавные и нелепые истолкования 27 . Дело в том, что по своей форме “Преступление и наказание”?— роман, произведение эпического рода литературы. А по своей сути?— это трагедия, вернее, роман трагического содержания.

Эсхил и Достоевский принадлежат одному типу художественного мышления. Это?не совпадение. “Греческая трагедия на вершинах своего развития была искусством богословским: в нем именно богословские идеи и темы выстраивают художественный образ целого. Для понимания трагедии необходимо отвлечься от психологической картины действия, вернее, нужно не увлечься переживаниями героев” 28 . Трагический поэт дает персонажу нести предельное мыслительное содержание. В античной трагедии действующие лица взяты не непосредственно из жизни, но из мифа. В реалистическом произведении трагического стиля действующие лица?— это такие персонажи, которые постольку участвуют в действии, поскольку каждый несет свою “мысль”.

В романе Достоевского каждый персонаж?— действующее лицо трагедии, и поэтому он связан с главным героем, и постольку, оставаясь собой, является его отражением. Многие художественные особенности романа Достоевского “Преступление и наказание” становятся понятными, если осознано, что по своей сути?— это трагедия.

Главная мысль романа творческая, и движущаяся, и порождающая миры: это образы, “персонажи”, которые в совокупности образуют динамичную систему, чтобы дать герою “мысль разрешить” 29 . Каждый персонаж по-своему требующий и страдающий, но все же тяготеет либо к одному полюсу главной мысли (требую), либо к другому (страдаю).

“Требовательные” герои в романе?— Раскольников, Разумихин, Лужин, Катерина Ивановна, Свидригайлов, мещанин-свидетель, студент (из диалога студента и офицера в первой части романа).

Несколько персонажей несут идею страдания. Это убитая Лизавета, жена Свидригайлова, Мармеладов, Дунечка, маляр Миколка и, конечно, Соня.

Отдельно ото всех стоит следователь Порфирий Петрович.

Система персонажей в романе поддерживается системой их имен. В античной трагедии герой?— персонаж мифа, и одно его имя многое говорит зрителю, во всяком случае, главные деяния героя трагедии заранее известны. Достоевский так хочет привлечь наше внимание к главной мысли романа, что дает персонажам “говорящие” фамилии: Порох, Разумихин, Лужин, Лебезятников, известный только по фамилии Капернаумов.

Есть в романе и бесфамильные персонажи, что тоже обусловлено: следователь-виртуоз, невинный страдалец (Миколка), правдоискатель (свидетель-мещанин). Есть и говорящие имена. Пульхерия (мать героя)?— “нежная”, Евдокия (сестра)?— “благомысленная”, Петр (Лужин)?— апостол правды (новой “экономической правды”), Порфирий (не в буквальном переводе)?— “царственный”. Профессия и занятие тоже могут быть говорящими: “студент” и “офицер” (в диалоге о возможности убийства в первой части романа), “маляр” (maler) Миколка, “скорняк” (безымянный мещанин-свидетель), “сторож” при пожарной каланче.

С другой стороны, одно только имя главного героя чего стоит: “Раскольников”?— п

www.moskvam.ru