ЗОЛОТОЕ ПРАВИЛО НРАВСТВЕННОСТИ
ЗОЛОТОЕ ПРАВИЛО НРАВСТВЕННОСТИ – «(Не) поступай по отношению к другим так, как ты (не) хотел бы, чтобы они поступали по отношению к тебе». Данное нравственное требование фигурировало под разными наименованиями: краткое изречение, принцип, заповедь, основной принцип, поговорка, предписание и т.д. Термин «золотое правило» за ним закрепился с конца 18 в.
Первые упоминания о «золотом правиле нравственности» относятся к т.н. «осевому времени» – середине I тысячелетия до н.э. Оно встречается в «Махабхарате» (Мокшадхарма, кн. 12, гл. 260), в изречениях Будды (Дхаммапада, гл. X, 129; гл. XII, 159), у Гомера (Одиссея, V, 188–189) и Геродота (История, кн. III, 142; VII, 136). Конфуций на вопрос ученика о том, можно ли всю жизнь руководствоваться одним словом, ответил: «Это слово – взаимность. Не делай другим того, чего не желаешь себе» («Лунь Юй». 15, 23). В Библии «золотое правило» упоминается в ветхозаветной книге Товита (Тов. 4:15) и дважды в Евангелиях при изложении Нагорной проповеди (Лк. 3:31; Мф. 7:12). Евангельская формулировка считается наиболее полной и адекватной: «Итак, во всем как хотите, чтобы с вами поступали люди, так поступайте и вы с ними; ибо в этом закон и пророки» (Мф., 7:12). В Коране «золотое правило» не зафиксировано, но оно встречается в «Сунне» как одно из изречений Мухаммеда. «Золотое правило нравственности» прочно вошло в культуру и массовое сознание, осело в виде пословиц, очевидных требований житейской мудрости (немецкое: «Was du nicht willst, dass man dir tu, das flieg auch keinem anderen zu»; русское: «Чего в другом не любишь, того и сам не делай»).
В античных философских текстах «золотое правило» встречается редко и всегда как требование житейской нравственности, но не как теоретически санкционированный принцип. Оно приписывается двум из семи мудрецов – Питтаку и Фалесу. На вопрос, как прожить жизнь самую лучшую и праведную, Фалес ответил: «Если сами не будем делать того, в чем упрекаем других» (Фрагменты ранних греческих философов, ч. I. М., 1989, с. 103). На «золотое правило» ссылается Сенека («Письма к Луцилию», 94, 43).
Христианская средневековая этика рассматривает «золотое правило нравственности» в контексте Нагорной проповеди. Для Августина «золотое правило» – принцип естественной нравственности, которым следует руководствоваться в отношениях между людьми («О порядке», II, 8) и нарушение (выворачивание) которого деформирует человеческое поведение («Исповедь». I, 19); одновременно он рассматривает его как конкретное выражение закона любви, понимаемого как любовь к Богу: «Закон же любви состоит в том, чтобы человек желал ближнему того же самого добра, какого желает и себе самому, и не желал ему того зла, какого не желает себе» («Об истинной религии», 46). «Золотое правило нравственности» входит в социально-договорную концепцию Τ.Гоббса, выступая в качестве критерия, позволяющего установить, не противоречит ли действие естественным законам («О гражданине», раздел I, гл. III, 26). Д.Локк видит в «золотом правиле» «непоколебимое нравственное правило и основу всякой общественной добродетели» («Опыты о человеческом разумении». Кн. I, гл. 3, § 4). Лейбниц считает, что «золотое правило» не является самоочевидным мерилом нравственности: «Если бы это зависело от нас, то мы хотели бы от других излишнего; значит ли это, что мы должны делать излишнее и другим?» («Новые опыты о человеческом разумении автора системы предустановленной гармонии». Кн. I, гл. II, § 4). По его мнению, это правило лишь описывает диспозицию для вынесения справедливого суждения (встать на точку зрения другого).
X.Томазий на материале «золотого правила нравственности» разграничивает сферы права, политики и морали. Он выделяет три формы «золотого правила», называя их соответственно принципами права (justum), приличия (decorum) и уважения (honestum). Принцип права состоит в том, чтобы человек не делал никому другому того, чего он не желает, чтобы другой сделал ему. Принцип приличия предполагает делать другому то, чего он желает, чтобы другой сделал ему. Принцип уважения требует от человека поступать так, как он желал бы, чтобы поступали другие. Первые два принципа обобщаются в естественном праве и политике (Томазий называет их внешними законами), последний – в этике. По Канту, «золотое правило нравственности» не может быть всеобщим законом, т.к. оно не содержит в себе оснований долга, и преступник, исходя из него, «стал бы приводить доводы против своих карающих судей» («Основание к метафизике нравственности». Соч., т. 4(1), с. 271). Кант придавал принципиальное значение различению категорического императива и «золотого правила». Некоторые критики Канта, напротив, видели в категорическом императиве лишь иное выражение «золотого правила» (см. Шопенгауэр А. Об основе морали. § 7). Ссылки на «золотое правило» как критерий нравственной оценки и концентрированное выражение гуманистической морали имеются также в марксистских текстах – у К.Маркса (Дебаты о свободе печати. – Маркс К., Энгельс Ф. Соч., т. 1, с. 3), А.Бебеля (Женщина и социализм. М., 1959, с. 516). П.Кропоткин видел в нем выражение общеприродного закона взаимопомощи (Современная наука и анархия. М., 1990, с. 338–41). Л.Н.Толстой рассматривал «золотое правило» как этический инвариант, присущий всем религиям, наиболее последовательно сформулированный в учении Христа и выражающий общечеловеческую суть нравственности («Что такое религия и в чем сущность ее?»).
В современной литературе наиболее полную содержательную характеристику «золотого правила нравственности» (перекликающуюся с трактовкой Томазия) предложил Г.Райнер, выделивший три его формы. Правило вчувствования (Einfühlungsregel): «(не) делай другому то, что (не) желаешь себе». Здесь эгоистическая воля индивида становится масштабом поведения, и в таком виде правило не может быть возвышено до всеобщего нравственного принципа – его негативная формулировка исключает наказание, поскольку оно человеку неприятно, утвердительная форма не может быть всеобщим масштабом поведения, потому что эгоистические желания часто безмерны. Правило автономности (Autonomieregel): «(не) делай сам того, что ты находишь (не)похвальным в другом»; основой принятия решения в данном случае является беспристрастное суждение о поведении других. Правило взаимности, объединяющее первые два и совпадающее с евангельской формулировкой (Gegenseitigkeitsregel): «как вы хотите, чтобы по отношению к вам поступали люди, поступайте так же и вы по отношению к ним». Здесь основой принятия решения является собственное желание индивида, совпадающее с его же беспристрастным суждением о поведении других. Райнер оправданно считает, что правило взаимности является наиболее полной и адекватной формулой «золотого правила».
«Золотое правило нравственности» и генетически, и по существу представляет собой отрицание талиона. В процессе многообразной внутренней дифференциации и расширения общественных отношений талион трансформировался в двух направлениях: подлежащий отмщению ущерб стал калькулироваться с учетом субъективного аспекта (за его скобки постепенно выносятся ненамеренные действия, ущерб, нанесенный скотом, и т.д.) и заменяться материальным вознаграждением, выкупом. Изменения, приведшие к необходимости перехода от коллективной ответственности рода к индивидуальной ответственности лиц и снятия той резкой разделенности между «своими» и «чужими», которая могла уравновешиваться только взаимным признанием права силы, и воплотились в «золотом правиле нравственности». Как полагает А.Диле, посредствующим звеном в процессе перехода от талиона к «золотому правилу» было правило: «добром за добро, обидой за обиду». «Золотое правило» от талиона отличается тем, что оно: 1) утверждает в качестве субъекта поведения само действующее лицо и обязывает его руководствоваться своими собственными представлениями о хорошем и плохом («чего в другом не любишь. », «во всем, как хотел. »); 2) соединяет «своих» и «чужих», которые теперь становятся просто другими и охватывают всех людей; 3) представляет собой идеально (мысленно) заданный регулятив поведения, а не обычай.
«Золотое правило нравственности» есть формула отношения человека к себе через его отношение к другим. Существенно важно, что у этих видов отношений – разные модальности: отношение к себе реально, охватывает поступки («поступайте и вы», «того и сам не делай»), отношение к другим идеально, охватывает область пожеланий («как вы хотите», «чего в другом не любите»). Предполагается, что человек необходимо должен и хочет руководствоваться нормами, которые имеют достоинство всеобщности (не разрушают его связей с другими, а открывают перспективу сотрудничества с ними). «Золотое правило» предлагает способ, с помощью которого это можно установить. Норма может считаться всеобщей (и в этом смысле нравственной), если субъект действия готов признать (санкционировать, пожелать) ее, и в том случае, если другие будут применять ее по отношению к нему самому. Для этого ему необходимо мысленно поставить себя на место другого (других), т.е. тех, кто будет испытывать действие нормы, а другого (других) поставить на свое собственное место. Аргументы Лейбница (желания могут быть безграничными) и Канта (преступник не пожелал бы быть осужденным) не учитывают этого мысленного обмена диспозициями, в результате чего субъект исходит не из своих ситуативно заданных эгоистических желаний по отношению к другому, а из тех предполагаемых желаний, которыми он руководствовался бы, окажись он на месте другого, а тот, другой, на его месте. «Золотое правило» можно интерпретировать как мысленный эксперимент для выявления нравственного качества отношений между индивидами (взаимоприемлемости этих отношений для обеих сторон). Оно соединяет произвольность моральных требований с их общезначимостью и в этом смысле выражает специфичность нравственности как таковой.
Специфичность «золотого правила» как сугубо нравственного феномена отразилась и в его языковом выражении. Формулировка талиона выдержана исключительно в повелительном наклонении – ее императивность является категорической и в этом отношении «жизнь за жизнь» ничем не отличается от «не убий». «Золотое правило нравственности» дополняет повелительное наклонение сослагательным («как вы хотите» в значении «как вы хотели бы»). Через повелительное наклонение формула «золотого правила» задает отношение субъекта к себе, а через сослагательное наклонение – отношение к другим. Таким образом, нравственность оказывается общезначимой в качестве идеального проекта, в желаниях и произвольна в качестве реального выбора, в поступках.
1. Гусейнов А.А. Золотое правило нравственности. М., 1988, с. 91–131;
2. Dihle А. Die goldene Regel. Eine Einführung in die Geschichte der antiken und frühchristlichen Vulgärethik. Gott., 1962;
3. Reiner H. Die «Goldene Regel» Die Bedeutung einer sittlichen Grundformel der Menschheit. – «Zeitschrift für philosophische Forschung», 1948, Bd. 3, H 1.
iphlib.ru
Сергей Луговой. Золотое правило нравственности в философии И. Канта
Луговой Сергей Валентинович
к.филос.н., старший научный сотрудник Института И. Канта
Тесная связь религии и морали давно стала общим местом. Тем не менее хорошо известно, что связь их в различных этических традициях рассматривается по-разному, иногда образуя даже антиномию. Теологически ориентированная этика исходит из убеждения в религиозной сущности морали. Согласно этой точке зрения, лишь религия порождает мораль, объяснить ее природу можно только неизъяснимой благодатью Бога, даровавшего некогда людям ее заповеди и наделившего их свободой для следования им или для их отвержения. Как правило, мораль в религии предстает как свод вечных и неизменных повелений. Если и возможны изменения морали, то только по инициативе божества. Религиозная мораль схватывает важнейшие и простейшие формы нравственности, дает внешне простые ответы на самые сложные вопросы, говорит о нравственной ответственности человека. Такая мораль ориентирует человека на небесные ценности и подчинение им ценностей земных, и само собой понятно, что обязанности перед Богом значимее, чем обязанности перед людьми. Нравственное поведение должно соответствовать религиозным догматам, хотя в разных религиях содержание их существенно отличается друг от друга. Вместе с тем давно было замечено, что моральные заповеди и правила в основе своей удивительно близки, по существу тождественны. Догматы, обряды, литургическая практика могут быть в разных религиях очень далеки друг от друга, однако эти различные формы призваны утверждать, что всегда казалось странным, одни и те же моральные нормы. Моральная сущность проповедуемых нравов оказывалась тождественной. Это всегда вызывало подозрение, что у всех религий один и тот же Бог. Например, в 1898 г. вышла книга ученика Э. Тайлора Э. Лэнга «Становление религии», где одним из источников любой религии указывалась приобретаемая непостижимым путем вера в морального всемогущего Отца и Судью людей.
Нормы религиозной морали содержатся в священных книгах. Поскольку мораль общезначима для всех людей, наиболее общие нормы нравственности зафиксированы практически во всех священных текстах всех народов. Так, золотое правило нравственности — «(не) поступай по отношению к другим так, как ты (не) хотел бы, чтобы они поступали по отношению к тебе» — встречается в Махабхарате, в изречениях Будды и Конфуция, неоднократно упоминается в Библии, в «Сунне» оно приводится в качестве одного из изречений Магомета, кроме того, золотое правило в качестве очевидного требования житейской мудрости вошло в свод пословиц и поговорок множества народов.
В философской части «Махабхараты» — в «Мокшадхарме» — золотое правило нравственности сформулировано так:
Те поступки других, которых человек для себя не желает,
Что самому неприятно, пусть не делает и другим людям [16, с. 315].
В «Дхаммападе» близки по смыслу к золотому правилу стихи из глав X (О наказании) и XII (О своем я): «Все дрожат перед наказанием, все боятся смерти — поставьте себя на место другого. Нельзя ни убивать, ни понуждать к убийству… Как он поучает другого, так пусть поступает и сам. Полностью смирив себя, он может смирить и других. Поистине, смирение самого себя трудно» [4,
с. 81, 86]. Конфуций на вопрос своего ученика: «Есть ли такое слово, которому можно следовать всю свою жизнь?» — ответил: «Это — взаимоуважение! Не делай другим того, чего не желаешь себе» [14, с. 182]. В ветхозаветной книге Товита, которая не входит в число канонических книг Священного Писания, но является частью Вульгаты и православной Библии, Товит обращается к своему сыну Товии со словами: «Будь осторожен, сын мой, во всех поступках твоих и будь благоразумен во всем поведении твоем. Что ненавистно тебе самому, того не делай никому» [18, с. 4—14; 15]. Один из видных деятелей талмудической традиции первосвященник Синедриона Хиллел считал, что вся Тора заключается в заповеди «Не делай другому того, что отвратительно тебе самому», всё остальное лишь толкование (см. [13, с. 568]). В Евангелиях от Луки и Матфея золотое правило встречается при изложении Нагорной проповеди Иисуса Христа: «И так во всем, как хотите, чтобы с вами поступали люди, так поступайте и вы с ними, ибо в этом закон и пророки» [5, с. 7—12]. «И как хотите, чтобы с вами поступали люди, так и вы поступайте с ними» [6, с. 6—31]. Ссылка на закон и пророков — это почти прямая цитата из Хиллела; но примечателен акцент, сделанный Иисусом: не запрет, а предписание нравственно необходимого действия. Это очень важно, так как здесь речь идет не о пассивном неделании зла, а об активном доброделании, которое и есть христианство [13, с. 569].
Христианская этика рассматривает золотое правило нравственности в контексте Нагорной проповеди. Для Августина оно — принцип естественной нравственности, которым следует руководствоваться в отношениях между людьми и нарушение которого деформирует человеческое поведение. Одновременно он рассматривает его как конкретное выражение закона любви, понимаемого как любовь к Богу: «Закон же любви состоит в том, чтобы человек желал ближнему того же самого добра, какого он желает и себе самому, и не желал ему того зла, какого не желает себе: такое пожелание он должен выражать по отношению ко всем людям» [1, с. 451].
В Новое время, когда роль религии в жизни общества стала уменьшаться, авторитет золотого правила нравственности долго оставался непоколебимым. Например, у Томаса Гоббса, чьи взгляды близки к материализму и атеизму, оно выступает в качестве критерия, позволяющего установить, не противоречит ли действие естественным законам, а Джон Локк видит в золотом правиле непоколебимое нравственное правило и основу всякой общественной добродетели [2, с. 55—57]. Только Лейбниц выдвигает мысль, что золотое правило не является самоочевидным мерилом нравственности: «Если бы это зависело от нас, то мы хотели бы от других излишнего; значит ли это, что мы должны делать излишнее и другим… Данное правило не только не может служить мерилом, а, наоборот, нуждается в таковом. Подлинный смысл этого правила заключается в том, что для вынесения справедливого суждения надо стать на точку зрения другого человека» [15, с. 93].
Традиционно золотое правило нравственности рассматривалось, да и сейчас рассматривается как основа нравственного поведения личности, концентрированное выражение принципа гуманизма, осознанное человечеством с древнейших времен. Оно в скрытой форме содержит представление о равенстве всех людей. Но равенство это не принижает людей, не делает их одинаковыми. Это равенство в свободе, равенство возможностей, бесконечное совершенствование, равенство в тех человеческих качествах, которые индивид считает наилучшими; равенство перед теми нормами поведения, которые оптимальны для каждого человека, золотое правило предполагает возможность для каждого из нас встать на место другого человека: я к себе могу отнестись как к другому, к другому — как к себе [7]. Однако в такой интерпретации основания морального поступка находятся не в Боге, а в самом человеке. Это и заметил Лейбниц, но критики своей он не завершил и не прояснил суть ситуации, потому что оставил неопределенным важнейший момент: надо встать на точку зрения конкретного человека, с которым имеешь дело, или всякого другого?
Решающий шаг в анализе и определении ошибочности золотого правила принадлежит И. Канту. Вполне очевидно, что Кант здесь опирается на Лейбница, он был внимательным его читателем. Согласно Канту, традиционные, в том числе евангельские, формулировки золотого правила не могут быть всеобщим законом, так как не содержат в себе ни основания долга по отношению к самому себе, ни основания долга любви к другим людям, ни основания долга из обязательств по отношению друг к другу. Это означает, что, во-первых, евангельское изречение содержит в себе ошибку предвосхищения основания, то есть человек сначала должен знать, как вести себя в соответствии с моралью, чтобы потом относится к себе и другим людям по-доброму. Но нам известно, что отнюдь не каждый человек морален, а такая человеческая наклонность, как мазохизм, сопряженная с золотым правилом, выльется в аморальное поведение по отношению к другим. Золотое правило совершенно не определяет, чего же именно надо желать другим, а ведь правило, закон морали, должно показывать, что же есть моральное, в чем суть добра, поскольку ты, будучи моральным, должен желать себе и другим именно добра и только добра! Во-вторых, Евангелие не показывает, как нужно проявлять любовь к другим людям, считая ее божественным даром, которым обладают все. В христианстве любовь к ближнему соотнесена с любовью к Богу. Любовь к Богу как к совершенству — это ключ любви к человеку. В Новом Завете в качестве прообраза любви к ближнему указывается милосердие к Богу. Но для Канта такая трактовка неприемлема, так как она делает этику гетерономной и даже эмпирической, ведь здесь мораль зависит от религиозной веры и набора ценностей, заданного религией, которые в конечном итоге ориентированы на счастье. Кант доказал это следующим образом: совершенство в практическом отношении — пригодность или достаточность вещи для всевозможных целей. Внутреннее совершенство (свойства человека) — это талант. Его дополняет или усиливает умение. Высшее совершенство в субстанции — Бог — достаточность существа для всех целей вообще. Получается, что нам заранее должны быть даны цели, по отношению к которым понятие совершенства только и может стать определяющим основанием воли. Цель же дается как объект, который должен предшествовать определению воли практическим правилом и содержать в себе основу возможности такого правила. Значит, материя воли, взятая как определяющее основание воли, всегда эмпирична. Кант пишет: «… воля Божья, если согласие с ней взято как объект воли без предшествующего независимого от этой идеи практического принципа, может стать движущей причиной воли только через счастье, которого мы от них ожидаем» [9, с. 422—423]. Счастье у Канта всегда связано с опытом, но «чистый разум… может сам по себе, независимо от всего эмпирического, определять волю» [9, с. 423]. Наконец, Кант замечает, что некоторые охотно согласятся, чтобы другие не делали им добра, лишь бы не надо было оказывать другим благодеяние. Люди даже могут причинять себе зло, зная, что врагу будет еще хуже. К тому же золотое правило ставит под сомнение правомерность возмездия за преступление: исходя из него, преступник может приводить доводы против своих карающих судей.
Вариантом золотого правила является знаменитая заповедь любви: «Возлюби ближнего своего как самого себя» [5, с. 22—39]. Кант толкует эту фразу как «исполняй свой долг не из каких-либо других побуждений, а лишь из непосредственного уважения к нему»; а «люби всякого как самого себя» означает: «содействуй его благу из непосредственного, не сводимого к корыстным побуждениям благоволения» [12, с. 172]. Здесь Кант преобразует евангельскую формулировку в форму, не противоречащую генерализирующему закону морали, но не содержащуюся в Библии.
Кант настаивает на том, что буквально понимаемое правило любви не выражает сущности морали, так как оно основано на субъективном желании индивида. А значит, оно в явном виде не позволяет оценить степень его нравственной развитости: индивид может занизить нравственные требования к самому себе, может стать на позиции эгоизма. Кроме того, человеческие желания, страсти делают людей рабами природы и полностью выводят за пределы мира нравственного — мира свободы. Далее, как и золотое правило морали, заповедь любви работает, если человек уже заранее будет моральным и желает добра, поэтому она содержит ошибку предвосхищения основания. Максима благоволения снимает персонифицирующую форму этой заповеди: «Законодательствующий разум… разрешает благоволить к самому себе при условии, что я желаю добра всем другим» [12, с. 496—497], в такой трактовке заповедь любви как бы тождественна категорическому императиву, но на самом деле ему тождественна кантовская интерпретация, учитывающая, что аморализм не может быть всеобщим законом, так как в таком случае общественная жизнь прекратится, ведь ситуация, когда большее зло творить невозможно, неизбежна. Мораль рисует противоположную картину: всегда возможно стать лучше, ведь моральный идеал недостижим, хотя к нему можно асимптотически приближаться.
Кантовский категорический императив — «поступай только согласно той максиме, руководствуясь которой ты в то же время можешь пожелать, чтобы она стала всеобщим законом» [8, с. 195] — свободен от указанных недостатков золотого правила. Сам по себе моральный закон является у Канта святым, что означает нерушимость данного закона. А поскольку человек, по одной из формулировок категорического императива, должен рассматриваться не только как средство, но и как самоцель, значит, «само человечество в нашем лице должно быть для нас святым, так как человек есть субъект морального закона, стало быть, того, что само по себе свято, ради чего и в согласии, с чем нечто вообще может быть названо святым» [9, с. 530]. Такого рода святость не имеет ничего общего с религиозной благодатью, это чисто символическая форма возведения морального поведения на наивысший пьедестал.
Для Канта необходим не Бог как гарант мирового порядка, но только вера в его существование, причем только для тех, кто не способен к разумной вере. Религиозная вера укрепляет людей в убеждении о существовании твердых принципов морального поведения и в вере в то, что им, людям, при всей их эмпирической слабости удастся укрепить себя в моральном поведении. Христианство ценно лишь настолько, насколько оно согласуется с принципами морали. Однако христианская этика в принципе гетерономна, причем ее гетерономия насквозь теологична: моральные требования суть заповеди Божьи и им необходимо следовать на том основании, что такова воля Божья. Кант связывает содержание религиозной морали лишь с мнениями приверженцев религии, которые могли бы приписать Богу и совсем иные моральные требования. И «если когда-либо христианству суждено будет утратить достоинства любви (а это произойдет в том случае, когда место кротости займет вооруженный предписаниями авторитете) и поскольку в моральных делах не существует нейтралитета (а тем более коалиций противоположных принципов), то антипатия и отвращение к нему станут господствующим образом мышления» [11, с. 218]. Кант отбрасывает веру в чудеса, всякую религиозную символику и молитвенное настроение, богослужение и всякое благочестие, церковное учреждение и вообще «поповство», то есть клерикализм. Кант считает практически всю религиозную догматику и обрядность никчемной, и существование христианской религии имеет некоторое историческое оправдание только из соображений морали. Евангельские предания о воскресении и вознесении на небо Христа Кант считает недостоверными, они роняют достоинство рассказывающих, все таинственное в священной истории не имеет для нас никакого «практического значения» [10, с. 147]. Человек сам себя должен делать или сделать моральным существом, и поэтому учение о добродетели существует само по себе даже без понятия о Боге. Исполнение долга милосердия и справедливости, которые Кант символически именует божественными душевными свойствами, не имели при своем возникновении ничего религиозного, и только позднее их стали подкреплять быстро складывающимся авторитетом религиозных верований. Кант объясняет само возникновение религии моральными мотивами и видит в последних единственное, пусть далеко не безусловное, оправдание временного господства собственно религиозных убеждений. В конечном счете Бог действительно необходим только с моральной точки зрения, однако только как иллюзия, порожденная задачей нравственности, этический символ [17, с. 4—11].
Таким образом, Кант в своей этике и философии религии подверг критике традиционное золотое правило нравственности. Категорический императив Канта представляет собой не просто новую формулировку этого правила, но существенную его переработку. Думается, что А. Шопенгауэр ошибается, считая, что кантовское основоположение нравственности, «…взятое просто как формула, есть лишь описание, особая оболочка, приукрашенное выражение для общеизвестного правила «quod tibi fieri non vis, alteri ne feceris», именно если последнее, повторив его без «non» и «ne», дополнить так, чтобы оно охватывало обязанности не только права, но и любви» [19]. Также сомнительным выглядит утверждение А.А. Гусейнова, что у категорического императива морали и золотого правила нравственности одна и та же логика [3; с. 18]. Кантовская критика золотого правила сопряжена с взглядами философа на христианство, священные книги которого, истолкованные по законам практического разума, могут служить для морального просвещения человечества. Но моральная интерпретация Библии — дело не церкви, а философов, которые с позиций рациональной, научной этики обращаются к священным документам. Только в таком случае присущая христианству моральность, которая все еще светится сквозь внешнее наслоение, религиозность сделает его достойным любви. Правда, такое христианство сводится к нормативно-регулятивной функции религии как религии в пределах разума, которая далеко не исчерпывает функции исторической религии как сложнейшего и важного явления современной человеческой жизни.
kant-online.ru
Закон золотое правило
Почему эта тема? Прежде всего потому, что она переплелась с моей научной биографией. Впервые я узнал о золотом правиле в 1970 году, работая с библиографией во время научной стажировки в Берлинском университете им. Гумбольтов, хотя к тому времени уже был кандидатом, доцентом, имел пять лет преподавательского стажа в МГУ им. Ломоносова. Этот факт свидетельствует, что тема золотого правила отсутствовала в советских этических исследованиях и общественном сознании того времени. Показательно, что в издании сочинений Гоббса 1965 года то место «Левиафана», где формулируется II-ой естественный закон, совпадающий по содержанию с золотым правилом, хотя и не обозначаемый этим термином, сопровождалось такого рода комментарием: «Подобный всеобщий нравственный закон оказывается далеким от реальной действительности, объективно означающим закрепление воли господствующего класса» (1). Я заинтересовался тогда этой темой и по возвращении в Москву подготовил статью для «Вестника Московского университета» (2). Она была написана, в основном, на основе немецкоязычной литературы. Затем я нашел отражение этой темы в более привычных и авторитетных для советского общественного мнения источниках (у русских дореволюционных авторов таких как Д.И. Фонвизин, П.А. Кропоткин, одну ссылку у К. Маркса и др.), провел сопоставительный анализ золотого правила с нормами талиона, дополнил другими материалами из истории нравов и издал популярную, написанную в форме диалога работу, которая так и называлась «Золотое правило нравственности». Она вышла в 1979 году в издательстве «Молодая гвардия» и затем дважды в 1982 и 1988 годах переиздавалась большими тиражами; её затем перевели на ряд языков. Импульс, данный этими публикациями, был подхвачен коллегами, средствами массовой информации. Так, в целом легко и незаметно, тема золотого правила нравственности вошла в нашей стране в научный оборот, а само это понятие закрепилось в общегуманитарной лексике.
Золотое правило, с моей точки зрения, есть формула поведения, которая наиболее полно воплощает своеобразие нравственности. В этом аспекте оно вновь заинтересовало меня в последние годы в связи с обоснованием особой роли сослагательной модальности и негативных поступков в нравственном поведении (3).
Помимо личных исследовательских пристрастий в выборе темы важную роль сыграла также её необычайная актуальность. Она актуальна не только той актуальностью, которая свойственна всякой вечной проблеме. Есть еще особая причина, которая связана с резким и крайне опасным обострением в современном мире конфликтов, обусловленных цивилизационными, религиозно-национальными различиями. Золотое правило, поскольку оно укоренено во всех конфликтующих культурах, может сыграть исключительную роль в налаживании диалога между ними.
1. Самым древним упоминанием золотого правила считается «Поучения писца Ахикара». Ахикар, служивший при ассирийском царе Синахвриба (705-681 до н. э.), наставляя своего усыновленного племянника, говорит: «Сын, что тебе кажется плохим, ты не должен делать также товарищам». По-видимому, к тому же источнику восходит то место в ветхозаветной «Книге Товита», где Товит, дядя Ахикара, поучает своего сына Товия: «… будь благоразумен во всем поведении твоем. Что ненавистно тебе самому, того не делай никому» (Тов 4, 15).
В сочинении Конфуция (552-479 до н.э.) «Лунь Юй» (XV, 24) мы читаем: «Цзы Гун спросил: существует ли одно такое слово, которым можно руководствоваться всю жизнь? Учитель ответил: Это слово – снисхождение (в других переводах – «взаимность», «забота о людях», «великодушие», «сострадание»). Не делай другим того, чего не пожелаешь себе».
В знаменитом памятнике древнеиндийской культуры «Махабхарата» (V в. до н.э.) легендарный носитель мудрости Бхишма перед смертью наставляет: «Те поступки других, которые человек для себя не желает, что самому неприятно, пусть не делает другим людям» (Кн. XII, гл. 260). Одно из изречений Будды ( VI-V вв. до н. э.) гласит: «Как он поучает другого, так пусть поступает и сам» (Дхаммапада, XII, 159).
Древнеиудейские тексты содержат рассказ о нетерпеливом юноше, который готов был принять веру при условии, что ему изложит содержание Торы столь компактно, чтобы он мог прослушать его, стоя на одной ноге. Когда он пришел с этим к Хилелу, тот ответил: «Не делай никому того, что ты не хочешь, чтобы было сделано тебе. Это – вся Тора. Остальное – комментарии» (Schab 31 А).
Один из хадисов пророка Мухаммеда (тринадцатый в собрании аль-Бухари) гласит: «Не уверует никто из вас до тех пор, пока не станет желать своему брату (в исламе) того же, чего желает самому себе» (перевод В.М. Нирша). «Не уверует», согласно общепринятому, идущему от Ибн Хаджар аль-Аскалани комментарию, означает, что вера не будет совершенной. Следовательно, поведение в логике золотого правила рассматривается как один из признаков совершенного мусульманина. Этот хадис является несомненным в своей подлинности (он есть в собрании Муслима под 45-м номером и у других авторов). Он не повторяется (существует только в одной редакции). Однако имеются комментарии, которые позволяют заключить, что данное правило рассматривалось в духе заповеди любви. Задаваемая им взаимность отношений понималась не как уравнивание, а как признание за другими такого же человеческого достоинства. Следующие примеры (4) подтверждают это. Следует ли придерживаться нормы, согласно которому кому-то из наследников можно завещать до одной трети наследства, в тех случаях, когда следование ей из-за незначительности наследство обречет на бедность других наследников, на долю которых останутся две трети? Ответ: не следует, ибо сказано… Если человек в хозяйственных делах вступает, сам того не зная, в отношения с кем-то, кто является банкротом, и тебе данный факт стал известным, то должен ли ты предупредить его об этом? Ответ: должен точно так же, как тебя бы предупредил человек, если бы ты сам того не зная, отправился в путешествие с путником, намеревающимся задушить тебя, ибо сказано… Следует ли учителю относиться к ученику терпеливо, заботливо, как он относился бы к сыну? Ответ: следует, ибо сказано… Во всех этих случаях в качестве общего нравственного основания правильных решений идет ссылка на упомянутый хадис.
Золотое правило представлено также в ранних памятниках европейской культуры. Оно восходит к двум из Семи мудрецов (VII-VI в. до н.э.) – Питтаку («Что возмущает тебя в ближнем, того не делай сам») (5) и Фалесу (на вопрос: «Какая жизнь самая лучшая и справедливая? Он ответил: «Когда мы не делаем сами того, что осуждаем в других») (6). В «Истории» (III, 142) Геродота (V в. до н.э.) Меандрий, правивший Сомосом по воле тирана Поликрата, после смерти последнего решил передать власть народу, руководствуясь следующим аргументом: «Я сам ни за что не стану делать того, что порицаю в моем ближнем. Я ведь не одобрял владычества Поликрата над людьми, равными ему…». В античной философско-моралистической литературе золотое правило считается естественной и самоочевидной установкой этического благоразумия и в этом качестве его упоминают Аристотель («Риторика», II, 6), Сенека («Нравственные письма к Люцилию», 94, 43) и др. авторы.
Самую развернутую его формулировку мы находим в Евангелиях от Матфея и Луки: «Итак, во всем как хотите, чтобы с Вами поступали люди, так поступайте и Вы с ними, ибо в этом закон и пророки (Мф 7, 2); «И как хотите, чтобы с Вами поступали люди, так и Вы поступайте с ними» (Лк 6, 31). Эти формулировки, резюмировавшие основной смысл этического учения Иисуса, изложенную в Нагорной проповеди, предопределили важное место золотого правила в истории европейской философии и культуры. Оно прочно вошло в общественное сознание, став своего рода общим местом, почти синонимом нравственности. Оно стало также одной из заметных тем этики, в особенности средневековой и Нового времени. В средневековой этике (Августин, Фома Аквинский и др.) оно рассматривалось в контексте заповеди любви в качестве посредствующего звена между христианским моральным учением и естественной нравственностью. В Новое время (Гоббс, Лейбниц и др.) философы видели в нем главным образом принцип естественного права.
При рассмотрении генезиса и первых свидетельств о золотом правиле нравственности три вещи вызывают удивление. Во-первых, разными, не ведавшими друг о друге мыслителями, оно формулируется схожим, практически одинаковым образом. Во-вторых, возникшее на заре цивилизации, в середине первого тысячелетия до нашей эры, оно характеризуется широким общечеловеческим кругозором, некой, можно сказать, гуманистической завершенностью, к которой нечего прибавить даже в нашу глобализирующуюся эпоху. В-третьих, оно возникает приблизительно в одно и то же время в разных культурах, связь между которыми на том этапе маловероятна и во всяком случае надежно не удостоверена. Как объяснить эти странности?
Совпадение формулировок, на наш взгляд, связано с элементарностью золотого правила. Оно элементарно не только в смысле простоты, очевидности, но и в том значении, в каком об элементах (стихиях) говорили ранние философы, понимая под ними первоосновы бытия. Золотое правило – первооснова духовно-практической жизни и в этом качестве оно представляет собой истину, которая как бы светится изнутри и дается в готовом виде. Совпадение формулировок в данном случае должно нас удивлять также мало, как и тот факт, например, что 2 x 2 всегда, везде и кто бы это ни делал, дает один и тот же результат.
Что касается гуманистической завершенности золотого правила, то здесь можно предложить следующее объяснение. Общественные идеалы и гуманитарные стратегии конструируются по преимуществу и как правило от противного. Их историческая устойчивость, вдохновляющая сила и ценность определяются не тем, что они глубоко проникают в будущее и воспроизводят его адекватную картину (как раз в этом отношении, в своих позитивных программах, они оказываются безжизненными утопиями), а тем, что они порывают с прошлым, точно обозначая линии разрыва с ним. Их сила не в прозорливости, а в революционности. Они задают общую критическую диспозицию по отношению к реальности. Золотое правило в свернутом виде содержит этическую стратегию поведения, сформулированную по контрасту и в противовес нравственным устоям первобытного, доцивилизационного (родоплеменного, кланового) строя жизни, который держался на двух фундаментальных принципах: а) изначальном, безусловном разделении людей на «своих» и «чужих»; б) коллективной ответственности индивидов в пределах родовой общности. Золотое правило задает нравственную перспективу, в которой радикальным образом снимается оба этих принципа. По контрасту с ними а) формулируется равенство людей независимо от какой бы то ни было их групповой принадлежности и б) утверждается принцип индивидуальной ответственности поведения.
Одновременное появление золотого правила в разных культурах объясняется типологическим сходством эпох, которые переживали эти культуры. Это было так называемое «осевое время» (К. Ясперс), когда происходит гуманистический прорыв истории и формируются общечеловеческие нормы культуры. Суть происшедшего в то время духовного переворота кратко можно обозначить как открытие человека. Открытие человека, если сформулировать его предельно кратко, заключается в установлении того, что наряду с первой его физической природой существует еще вторая – социо-культурная – природа. Они принципиально отличаются друг от друга: первая природа человека не зависит от него, а вторая природа – зависит. Вторая природа человека – мир его обычаев, законов, нравов – зависит от того, как люди строят отношения между собой в той части, в какой эти решения зависят от них самих, от их сознательной воли.
Открытие второй неприродной природы, которая закрепляется в культуре и определяется характером его отношений с другими людьми, стало для человека колоссальным вызовом. Оно означало, что человек – не факт, а проблема. И именно этим он отличается от природных вещей. И вопрос о том, что есть человек и каково его место в мире, трансформировался, оказался увязан и даже подчинен вопросу о том, что он должен делать с собой и миром. Если все зависит от отношений между людьми в том смысле, что они (эти отношения) являются определяющей основой и основным предметом сознательной активности индивидов в их общественном поведении, то как взять их под ответственный контроль, придать им совершенный вид, – вот вопрос, который определил одно из основных направлений философско-гуманитарных размышлений и духовных поисков европейской культуры. В этих рамках одним из ключевых стал вопрос о нравственном качестве межчеловеческих отношений. Ответ, который был найден и который по сути дела стал лишь формулировкой той фундаментальной истины, что определяющей основой мира культуры являются отношения людей друг к другу, заключался в том, что эти отношения должны характеризоваться взаимностью. Краткой формулой взаимности отношений людей друг к другу, их общественных отношений, человечности этих отношений и стало золотое правило нравственности. Оно расшифровывает взаимность как такое отношение человека к другим людям, когда он поступает по отношению к ним так, как хотел бы, чтобы они поступали по отношению к нему.
В заключение краткого анализа генезиса золотого правила нравственности и обзора первых его исторических свидетельств следует заметить, что сам термин «золотое правило» возникает сравнительно поздно, в XVI веке, а за данным конкретным правилом закрепляется к концу XVIII века в англоязычной и немецкоязычной литературе. До этого рассматриваемое нами моральное правило именовалось по-разному: «краткое изречение», «заповедь», «основной принцип», «поговорка» и т.д.
2. Чему учит золотое правило? Прежде, чем пытаться ответить на этот вопрос, зафиксируем три разных формулировки золотого правила, в которых выделены его основные смысловые акценты (их разграничение и дифференцированный анализ был осуществлен немецким профессором Г. Райнером):
1. Чего себе не желаешь, не делай того другим.
2. Сам не делай того, что осуждаешь в других.
3. Как ты хочешь, чтобы с тобой поступали люди, так и ты поступай с ними.
Золотое правило выносит за скобку, отвлекается от всех характеристик индивида за исключением одной – способности быть причиной своих собственных действий. Оно имеет дело с человеком в качестве субъекта, ответственного за то, что он делает. Вообще следует заметить: область индивидуально-ответственных действий и есть пространство морали (нравственности). Мораль расчленяет бытие человека на две части: то, что не зависит от него, определяется внешней необходимостью, и то, что зависит от него, его сознательных решений. Она имеет дело только со второй частью человеческого бытия, исследует вопрос о том, как должен поступать человек, на что ориентировать свой сознательный выбор, чтобы его жизнь в той части, в какой она зависит от него самого, во-первых, была устроена наилучшим, совершенным образом и, во-вторых, имела для него решающее значение, превалировала над той частью жизни, которая от него не зависит, над тем, что обычно именуется превратностями судьбы. Так вот, золотое правило рассматривает человека как имеющего власть над своими желаниями (поступками), обязывает его действовать в качестве автономного субъекта.
Если говорить более конкретно, оно обязывает индивида испытать свои желания прежде, чем они воплотятся в поступки, и для того, чтобы они могли воплотиться в них, на предмет того, является ли они а) свободными и б) наилучшими. Для этого необходимо выяснить были ли бы соответствующие желания приемлемыми для любого другого индивида, действующего в качестве автономного субъекта. Люди равны, поскольку они обладают автономией воли, что собственно вытекает из самого понятия автономии воли. Поэтому, чтобы решить могут ли те или иные конкретные желания индивида рассматриваться как акт свободного выбора, выражения автономии его воли, надо выяснить, получили ли бы они, эти желания, санкцию других индивидов.
Согласно логике золотого правила человек действует нравственно тогда, когда он действует в соответствии с такими своими желаниями, которые могли бы быть и желаниями других. Но как узнать, могут ли те или иные желания индивида быть желаниями также для других, для тех, на кого направлены воплощающие их поступки? Золотое правило предлагает для этого достаточно четкий механизм. В случае негативной формулировки этот механизм является строгим и прозрачным. Золотое правило запрещает человеку делать по отношению к другим то, чего он не желает себе. Оно также запрещает человеку самому делать то, что он осуждает (порицает) в других. Такой двойной запрет позволяет индивиду без затруднений осуществлять нравственную селекцию своих поступков. Если бы даже можно было бы аргументировать против золотого правила в его негативной формулировке ссылкой на антропологические деформации типа мазохистских или садистских практик, что само по себе совсем не очевидно, то это не опровергало бы действенности правила подобно тому, например, как появление двухголовых и одноногих мутаций не опровергает истину, согласно которой человек в норме имеет одну голову и две ноги. Сложней обстоит дело тогда, когда речь идет о позитивной формулировке и в качестве исходной основы принятие решения постулируются не собственное желание и оценки, а поведенческие установки других. В этом случае предлагается механизм взаимоуподобления, суть которого состоит в том, чтобы взглянуть на ситуацию глазами других, тех, кого касается предстоящий поступок, получить их одобрение на него.
Различие между негативной и позитивной формулировками золотого правила не является существенным. Они вполне конвертируемы, без труда переводятся друг в друга. И в том и в другом случае мерой является действующий индивид в качестве субъекта, который сам задает себе закон поведения. В случае негативной формулировки это более очевидно, ибо здесь сам действующий индивид возвышается до всеобщего нравственного субъекта: он свои желания и оценочные каноны распространяет на других. В случае позитивной формулировки это менее очевидно, ибо здесь всеобщий нравственный субъект низводится до уровня действующего индивида: желания и оценочные каноны других он примеряет на себя, чтобы выяснить, могут ли они стать его собственными желаниями и оценочными канонами.
Таким образом, золотое правило есть правило взаимности. Это значит: а) отношения между людьми являются нравственными тогда, когда они взаимозаменяемы в качестве субъектов индивидуально-ответственного поведения; б) культура нравственного выбора заключается в способности ставить себя на место другого; в) должно совершать такие поступки, которые могут получить одобрение тех, на кого они направлены.
3. Развитие современной европейской этики – этика XIX и XX веков – шло главным образом под знаком Канта (и в плане апологии, конкретизации кантианской этики, и в плане её критики, отрицания). Исследования по золотому правилу нравственности не стали исключением. Здесь исходным пунктом стало получившее широкую известность примечание в «Основах метафизики нравственности», где он подчеркивает неправомерность отождествления сформулированного им самим нравственного закона (категорического императива) с золотым правилом нравственности, показывает, в чем, с его точки зрения состоит несовершенство последнего. Кант в связи с анализом второй формулировки категорического императива говорит: «Не следует однако думать, что здесь может служить путеводной нитью или принципом тривиальное: quod tibi non vis . etc . (что ты не хочешь для себя. и т.д.). Ведь это положение, хотя и с различными ограничениями, только выводится из вышеуказанного принципа: оно не может быть всеобщим законом, так как не содержит в себе ни основания обязанностей относительно самого себя, ни обязанностей любви к другим (ведь некоторые охотно согласились бы, чтобы другие им не благодетельствовали, лишь бы только они сами могли избавиться от оказывания благодеяний), ни, наконец, основания повинных обязанностей по отношению друг другу; так как преступник, опираясь на это положение, стал бы аргументировать против карающих его судей и т.д.» (7). Возражения Канта можно свести к трем пунктам: золотое правило 1) не говорит, почему человек должен быть нравственным применительно к себе и в особенности применительно к другим; 2) не гарантирует взаимности отношений в случаях повинных обязанностей типа: преступник – судья; 3) не может тем самым быть всеобщим законом.
По поводу первого возражения следует заметить, что золотое правило действительно не отвечает на вопрос, почему человек должен быть нравственным. Но оно и не претендует на это. Оно отвечает только на вопрос, как быть нравственным. Оно, подобно любому другому нравственному правилу, не может и не ставит своей целью превратить порочного индивида в добродетельного. Его претензия иного рода: помочь добродетельному индивиду найти адекватное нравственное решение. Оно имеет дело с индивидами, желающими быть нравственными, и озабоченными только тем, чтобы найти для этого правильный путь. Здесь уместно аналогия с тем, что для верующих людей означают священные книги. Вторая сура Корана открывается словами: «Эта книга – нет сомнения в том – руководство для богобоязненных» (перевод И.Ю. Крачковского); «Писание это, в [Божественном ниспослании] которого нет сомнения, – руководство для благочестивых» (перевод М-Н.О. Османова). Никакая книга не может сделать человека религиозно верующим. Она указывает только путь и порядок такой веры. Точно также нравственные правила не делают человека нравственным, а помогают ему быть таковым. И это относится, разумеется, к его отношениям с другими людьми. И прежде всего к ним. Золотое правило не учреждает эти отношения. Оно говорит о том, в чем состоит и как удостоверить нравственное качество этих отношений. Что же касается кантовского вопроса «почему», вопроса оснований нравственного долга, то он относится к области метафизических размышлений. Он касается условий морального поведения, но не самого морального поведения, не его правил. У человека нет алиби в бытии, писал М.М. Бахтин. Человек не может не совершать поступки, не может не входить в отношения с другими, и соответственно правила могут касаться только того, как делать то и другое наилучшим образом.
2. Упрек, будто золотое правило не обеспечивает взаимности отношений, исходит из того, что оно предписывает индивиду ставить себя на место другого и тем самым якобы возводит в масштаб оценки эгоизм собственных желаний. На это последовало обоснованное возражение (M. R. Hare; H. U. Hoche), что в золотом правиле речь идет об идеальном решении конфликта в ходе мысленного эксперимента, предполагающего свободную смену ролей. В рамках такой мысленной игры поставить себя на место другого означает не просто переместить себя на место другого, как ты есть на другое место, а войти в роль другого, вообразить себя другим человеком с другими желаниями и интересами. Данное, несомненно, правильное рассуждение надо, на мой взгляд, расширить. Золотое правило в своей третьей (евангельской) формулировке предписывает не только себя ставить на место другого, но и другого ставить на свое место, т.е. осуществить обмен диспозициями. Применительно к примеру Канта это означало бы, что преступник должен не только помыслить себя судьей, но и судью помыслить преступником. При этом преступник должен поставить себя на место судьи не в качестве преступника со всеми обусловленными его положением чувствами и представлениями, а должен попытаться войти в роль судьи – не просто переместить себя на его место, продолжая оставаться преступником, а войти, что называется, в шкуру судьи, попытаться мыслить и действовать в логике судьи. Точно такую же процедуру он должен осуществить применительно к судье, превратив его чудесным образом в преступника. Это необходимо для того, чтобы преступник, поставивший себя на место судьи, всерьез понимал и принимал, что он в качестве судьи судит не себя, а другого, ибо теперь (в этой предписываемой золотым правилом игре) преступником является другой, а не он. В этой новой идеально сконструированной ситуации преступник, рассуждая последовательно и оставаясь в поле справедливости, уже не может аргументировать против судьи.
3. Кант, как уже говорилось, предупреждал против отождествления сформулированного им нравственного закона категорического императива с золотым правилом. Однако не все согласились с ним. Например, по мнению А. Шопенгауэра и Ф. Ницше, категорический императив не содержит в себе ничего сверх того, что заключено в золотом правиле. Они «принижали» категорический императив до тривиальности золотого правила. Исследователи, которые более уважительно отнеслись к предупреждению Канта, как и к его этике в целом, направили свои усилия на то, чтобы дать такое толкование золотому правилу и найти такую его формулировку, которые «подняли» бы его до уровня категорического императива. Уточнения идут по двум линиям. Во-первых, предлагается не ограничиваться в моральном рассуждении желаниями, так как они могут быть настолько различными, когда оказывается невозможной их взаимность, а исходить из правил, принципов поведения (M. G. Singer). И тогда вместо: «Do unto others what [whatever in particular] you would have them do unto you» («Делай другим то, что [о чем бы в частности речь не шла] ты хотел бы, чтобы другие делали по отношению к тебе») правило будет звучать так: «Do unto others as [on the same principle or s tandard as] you would have them do unto you» («Поступай по отношению к другим так, как [в соответствии с теми принципами или стандартами] ты хотел бы, чтобы они поступали по отношению к тебе» (8). Здесь «что» заменяется на «как», конкретные материальные желания на общие формальные правила. Во-вторых, предлагается ситуацию взаимности универсализовать (разумеется, идеально) до такой предельной степени, когда под другим, с ориентацией на которого строится поведение, подразумевается любой человек. В одном из таких вариантов золотое правило получает такую формулировку: «Wenn ich will, daβ niemand in einer Sitnation von der und der Art soundso handelt, dann bin ich moralisch verpflichtet, in einer Situation von der und der Art nicht soundso zu handeln» (9) («Если я не хочу, чтобы в такой-то ситуации кто-либо действовал таким-то образом, то я также морально обязан не действовать в такой-то ситуации таким-то образом»). В результате предлагаемых интерпретаций золотого правила оно действительно оказывается вариацией категорического императива, во всяком случае может претендовать на такую же степень универсализуемости. Но не теряет ли оно тем самым тот живой колорит, благодаря которому оно только и обладает действенность? Выражаясь иначе, став приемлемым для моралистов кантианской школы, не стало ли оно чужеродным для обычных людей?
Кант искал абсолютный закон поведения, справедливо полагая, что только он может считаться нравственным. Сформулировав его, он обнаружил, что нравственный закон остается в пределах доброй воли и не означает ничего более конкретного, кроме решимости разумного существа следовать ему вопреки всем возможным искушениям и противодействиям склонностей, т.е. поступать по мотиву долга. И он же трезво констатировал невозможность таких поступков, добавив, что отсутствие каких-либо примеров ради долга ничуть не ставит под сомнение сам мотив долга – напротив, лишь подчеркивает его чистоту и автономность. Кант в сущности методически более строго разработал и сформулировал старую стоическую идею, согласно которой добродетель заключается не в том, что мы конкретно делаем и чего достигаем, а в том, как мы относимся к тому, что делаем и чего достигаем. Для стоика, например, этически значимо не то, спасает он жизнь друга или нет, а только его собственные усилия, направленные на это. Разве не то же самое для Канта, если иметь в виду его скандальный пример из трактата «О мнимом праве лгать из человеколюбия»?! Кант ищет и находит универсальную формулу, которая является этическим базисом правовой регуляцией отношений между людьми и, как было замечено (в отечественной литературе такое понимание развернуто обосновано у Э.Ю. Соловьева), действительный смысл категорического императива нравственности заключается в том, что он переходит в категорический императив права, и которую каждый индивид может выставить как обоснование и оправдание своего поведения. Золотое правило отвечает на другие вопросы и решает другие задачи, чем категорический императив, и в этом смысле Кант был прав, когда просил не путать одно с другим. Оно отвечает не на вопрос о том, как возможны моральные поступки в чистоте и абсолютности, а как оставаться нравственным в рамках тех конкретных («грязных» и относительных) поступков, которые приходится индивиду совершать. И оно имеет дело не с моралистом, обеспокоенным нравственным состоянием человечества, а с индивидом, которого интересует лишь нравственное качество своих собственных поступков.
Золотое правило, как уже подчеркивалось, отвлекается от всех конкретных характеристик человека и рассматривает его только в качестве нравственного субъекта, обладающего автономией воли, исходит из презумпции, что в этом качестве все люди равны между собой, взаимозаменяемы. Тем не менее оно не игнорирует конкретные характеристики человека и сопряженные с ними желания. Оно учитывает их и учитывает во всех индивидуальных и ситуативных различиях. В противном случае требование поставить себя на место другого лишалось бы смысла. Более того, золотое правило фиксирует, что люди тождественны в различиях и через различия: они равны в нравственном достоинстве, праве самим строить свою жизнь, но они различны в своем эмпирическом существовании, в том, как они ее реально построили. Оно рассматривает сами различия как результат автономии воли, полагая, что какими бы сильными они ни были, они не могут поставить под сомнение, а тем более отменить необходимость нравственного мотивирования взаимоуважительности отношений между людьми.
Относительно аргумента, что желания индивидов могут быть различными до такой степени, которая исключает для них возможность поставить себя на место другого, следует признать: он не является надуманным. Принцу, наверное, трудно представить себя в роли нищего, как той царствующей особе, которая не могла взять в толк, почему горожане бунтуют из-за того, что нет хлеба, а не едят печенье. И нищий не очень может понять принца, который убивает время на скучных церемониях, когда он может валяться в теплой постели. На это следует заметить, что золотое правило предполагает не любых индивидов, обладающих разумной и ответственной волей, а только таких, которые находятся в деятельном отношении друг к другу, в зоне практической (реализуемой в поступках) досягаемости друг для друга. А люди, связанные поступками, способны войти в положение друг друга, по крайней мере, в пределах своей связанности. Более того, деятельное взаимодействие предполагает и формирует такую способность. Принц, которому не понять нищего, вполне может понять своего камердинера и хотеть быть понятым им. Нищий, которому не понять принца, способен понять и деятельно взаимодействовать с околоточным, который находится на службе у принца.
Вообще индивид теряет власть над поступком после того, как он совершен. Как говорится, камень, выпущенный из руки, принадлежит дьяволу. Кант был безусловно прав, когда он полагал, что добром без ограничения может быть только добрая воля и что, следовательно, абсолютная власть человека ограничивается областью его мотивов. Поэтому в полном и строгом смысле критерию автономии воли соответствует только негативная формулировка золотого правила, которая говорит о том, чего не надо делать. Что касается позитивной формулировки, говорящей о том, как надо поступать, то она оставляет в стороне те уходящие в неопределенность следствия поступка, которые невозможно удержать в зоне ответственного контроля действующего индивида и обязывает рассматривать только его человеческие следствия – исследовать поступок с точки зрения возможных прямых и осознанных реакций на него со стороны тех, на кого он направлен и кого он затрагивает. Золотое правило обязывает взвешивать поступки с точки зрения критерия взаимности – того, не ведут ли они к разрывам, подрывающим доверительные, солидарные отношения с теми, кто вовлечён в ситуацию поступка.
Золотое правило не ориентирует индивида на поиск всеобщих нравственных формул. Оно нацелено не на выработку нравственно адекватных требований, которые индивид может предъявлять другим и выставлять в качестве критерия оценки их поступков. Его нацеленность совсем иная. Оно призвано помочь индивидам найти правила поведения, которые они могут предъявить самим себе. Оно предлагает человеку механизм взаимности, который можно считать неким механизмом ограниченной универсализуемости, выявления потенциальной всеобщности максим своих поступков, для того, чтобы он мог удостовериться в их нравственном качестве. Словом, это – не формула, по которой индивид оценивает поведение других, это – формула, которой он руководствуется для того, чтобы найти для самого себя нравственно правильное решение в затруднительных случаях. Золотое правило отвечает не на вопрос, что делать другим или людям вообще, оно отвечает на вопрос, что делать, как поступать мне самому. И только в этой связи и с этой целью оно обязывает взглянуть на ситуацию глазами других.
Золотое правило (и это специфично для нравственности в целом) представляет собой единственное в своем роде сопряжение повелительной и сослагательной модальностей, что лингвистически зафиксировано в его формуле. С одной стороны, оно содержит категорическое и безусловное «Поступайте!», которое адресовано тому, кто действует. С другой стороны, мы в нем слышим условное, сугубо сослагательное «как вы хотите (хотели бы)», предметом которого является желательное, мыслимое поведение других. Поведение других, которое в рамках данного правила символизирует взаимность (всеобщность) нормы, включается в его формулировку через сослагательную модальность в качестве гипотетического условия, необходимого для того, чтобы решить, как поступить самому. Решение же о том, что делать ему самому, формулируется в однозначно-повелительном виде. Здесь конъюнктив переходит в императив.
Для того чтобы индивид мог выразить свое отношение к нравственному качеству поведения других, золотое правило предлагает сослагательную модальность. Для того, чтобы индивид мог выразить отношение к нравственному качеству своих собственных действий, оно предлагает повелительную модальность. Что касается нравственного смысла поведения других, мы можем только мысленно предполагать, хотеть, желать, ибо это – вне нашей власти. Что касается нравственного смысла своих собственных действий, то он полностью зависит от нас, и здесь вполне уместна категоричность. От себя мы можем и должны безусловно требовать. От других требовать (речь идет, разумеется, о нравственных требованиях) мы не можем и не должны. Единственное серьезное и ответственное нравственное требование, которое мы можем и должны предъявлять другим – это наши поступки. И ничего более.
Такова основная логика, которая заключена в золотом правиле. Золотое правило говорит о нравственно выверенном отношении человека к другим людям и в этом смысле есть конкретизация заповеди любви. Конкретизация состоит в том, что а) подчеркивается нравственно обязывающий смысл заповеди любви; предполагается: человек принимает эту заповедь не тогда, когда он прокламирует её, клянется в верности ей, выставляет в качестве всеобщего канона, а тогда, когда он руководствуется ею в своих собственных действиях; и б) предлагается механизм, позволяющий индивиду установить, в какой мере его действия соответствуют данной заповеди.
Суть золотого правила хорошо и выпукло обнажается в его сопоставлении с категорическим императивом Канта под углом зрения, отличий между ними. а) Категорический императив Канта есть нравственный закон. Он говорит о том, что значит быть моральным вообще. Золотое правило нравственности есть правило поведения. Оно говорит о том, как быть моральным конкретному человеку в конкретной ситуации. Разница между ними приблизительно такая же как между законом инерции Ньютона, согласно которому тело находится в состоянии покоя или равномерного движения до тех пор пока на него не воздействует другое тело, и правилами уличного движения, которые так регулируют состояния покоя и движения автомобилей в городе, чтобы они не сталкивались друг с другом. б) Категорический императив признает в качестве достойного мотива только мотив долга, понимаемый как уважение к нравственному закону. Он говорит о том, как действовали бы люди, если бы они руководствовались одним лишь моральным законом, чего они, разумеется, в реальности никогда не могут сделать. Золотое правило имеет дело с реальными желаниями (поведенческими установками) людей, максимами их поведения, выражаясь кантовским языком. Оно говорит о том, в какой мере реальные мотивы соответствуют мотиву долга. в) Нравственный закон как закон свободы рассматривает поступки человека как если бы они были исключительно выражением автономии его воли. Золотое правило как правило поведения рассматривает поступки человека с учетом тех их ближайших последствий (реакций со стороны тех, на кого они направлены), которые остаются в зоне его индивидуально-ответственного поведения. г) Категорический императив есть логическая формула. Он опирается главным образом на закон противоречия. Золотое правило есть схема поведения. Оно опирается на социально-психологический механизм взаимоуподобления.
Таковы особенности золотого правила. Заключенная в золотом правиле схема нравственного мышления и поведения обобщает реальный повседневный опыт межчеловеческих отношений. Она является действенной, работающей схемой, которую каждодневно и весьма успешно практикуют люди, в том числе и те из них, кто никогда не слышал ни о самом золотом правиле, ни о спорах вокруг него. Когда мы хотим объяснить и оправдать наш поступок, который неприятен другому, например, в качестве руководителя объясняем подчиненному, почему не можем выполнить его просьбу, мы говорим: «Войдите в мое положение». Когда мы видим, как человек попадает в яму, которую он рыл другому, мы находим это справедливым и даже по-своему радуемся. Когда мы просим у друга совета, как поступить в затруднительных случаях, скажем, принять или нет соблазнительное, хотя и чреватое риском и потерями, предложение перейти на другую работу, а он отказывается что-либо советовать, считая, что такие вопросы человек должен решать сам, мы говорим: «Ну, скажи, как бы ты поступил на моем месте?». Когда мы выражаем несогласие с чьим-то поступком, находя его недопустимым, мы спрашиваем: «А если бы с вами так поступили, вам бы понравилось?». Все это – примерные случаи, когда мы мыслим и поступаем по логике золотого правила нравственности. Именно такая глубокая укорененность в реальном опыте межличностных отношений в качестве его универсальной нравственно ограничивающей схемы и определяет как историческое долголетие золотого правила, так и его особое место в человеческой культуре.
Одной из острейших и исторически масштабных проблем современности является проблема диалога цивилизаций и культур, способного стать реальной альтернативой политике агрессивной глобализации, благодаря которой Запад хочет унифицировать весь мир по своему образу и подобию. Такой диалог на самом деле – сложный и противоречивый процесс. Его возможность отнюдь не очевидна. Эти возможности надо выявлять, создавать, целеустремленно взращивать. Когда говорится о диалоге цивилизаций и культур в глобальном контексте, то тем самым признаются их качественные различия и речь идет о том, чтобы найти пути их солидарного, взаимодополняющего существования в едином мире. Без различий диалога не бывает. Это совершенно очевидно. Не менее очевидно и существенно также другое: диалог цивилизаций и культур невозможен без неких общих им всем основоположений, которые только и могут задать пространство диалога между ними. В этой связи исключительно важное значение имеет золотое правило нравственности, которое укоренено во всех представленных в современном мире культурах.
Золотое правило является общим духовно-практическим знаменателем различных культурно-цивилизационных традиций и тем самым гарантией взаимопонимания между ними. Такого взаимопонимания, которое ни в коей мере не предполагает нивелирования различий. Ведь золотое правило составляет такое ядро межчеловеческих отношений, которое допускает самые разнообразные их конфигурации при том единственном условии, что не ставится под сомнение ценность самих этих отношений в лице права каждого индивида быть их ответственным субъектом. Аккумулированный в золотом правиле опыт человечества свидетельствует об огромном нравственном потенциале межличностных отношений как преимущественной области индивидуально-ответственного поведения. Отсюда следует важный вывод: одна из магистральных, исторически апробированных и действенных линий преодоления разрушительно-конфликтного потенциала межцивилизационных (межкультурных) отношений заключается в том, чтобы переводить их из межгрупповой формы в межличностную, когда индивиды представляют не кого-то и чего-то, а самих себя.
(1)Гоббс Т . Левиафан // Он же . Соб. соч. Т. 2. М., 1965. С. 729.
(2)Гусейнов А.А. «Золотое правило» нравственности // Вестник Московского университета. Философия. 1972. № 4.
(3)Гусейнов А.А. Сослагательное наклонение морали // Вопросы философии. 2001. № 5.
(4) За их подбор, как и за консультацию о месте рассматриваемого хадиса в Суре, выражаю благодарность моему коллеге доктору философских наук А.В. Смирнову.
(5) Фрагменты ранних греческих философов. М., 1989. С. 93.
(6)Диоген Лаэртский. О жизни, учениях и изречениях знаменитых философов. М., 1986. I, 37.
(7)Кант И. Соч. в 4-х томах на немецком и русском языках. Т. 3. М., 1997. С. 171-173.
(8)См.: Singer M. G. The golden rule // Philosophy. Vol. 38. 1963. P. 299-301.
(9)Hoche H.-U. Die goldene Regel. Neue Aspekte eines alten Moralprinzips // Zeitschrift fur philosophische Forschung. Bd. 32. 1978. S. 369.
iphras.ru